Фото URA.RU/ТАСС
Два самых важных вопроса для развития робототехники и технологий искусственного интеллекта в России и в мире: как сделать так, чтобы польза от новых технологий «просочилась» до всех членов общества и что будет с человеком, если машины смогут сдать комплексный Тест Тьюринга?
Владислав Иноземцев недавно убеждал читателей Forbes, что «нищета российской модернизации неискоренима», предложив ряд причин, но не указав способа преодоления. По его мнению, выбор таких направлений, как ядерная энергетика, космос и биотех, сам по себе был не слишком удачным для фокусной модернизации — в этих отраслях влияние госрегулирования наиболее заметно. В этой мысли нет ничего нового — аналогичные соображения высказывались и ранее, в далеком уже 2012 году. Как практик развития инноваций в нашей стране с более чем шестилетним опытом работы с сотнями проектных команд (среди них несколько чрезвычайно удачных проектов) и личной ответственностью за проведение почти двух десятков технологических конкурсов, могу сказать, что одной из причин торможения инновационного развития России является слишком широкий фокус в выделении приоритетов для поддержки и финансирования. В одном из наших федеральных институтов развития насчитывается более 300 инновационных приоритетов. Как можно быть конкурентными во всех из них? В мире происходит много интересных исследований, а у России есть много научно-технических заделов в разных областях. Но это еще не значит, что браться нужно за все интересные и увлекательные задачи. Дело в том, что провал в создании конкурентных технологий лишь по одному направлению — развитию искусственного интеллекта и передовой робототехники — может привести к катастрофическим социально-экономическим последствиям для страны. Именно эта технология — искусственный интеллект и робототехника — станет «новым электричеством», по выражению одного из лидирующих ученых в этой области — Эндрю Нг. Главный эффект перехода от пара к электричеству заключался не столько в продаже самой электрической энергии потребителям, сколько в появлении громадного количества новых технологий и отраслей. Именно поэтому искусственный интеллект и робототехнику экономисты относят к так называемым технологиям общего назначения. Шестой технологический уклад или четвертая промышленная революция характеризуются чрезвычайным насыщением искусственным интеллектом всей технологической цепочки. Однако прорывы в повышении производительности труда в промышленности не единственный эффект в применении искусственного интеллекта и робототехники. Новые способы диагностики и лечения людей, новые материалы, созданные с применением предсказательного моделирования (по сути, сверхинтеллекта в одной узкой области), могут не только улучшить качество жизни всего человечества, но и решить множество социальных проблем, таких как более равномерное распределение благ и установление справедливости. Уже сейчас очевидно, что делегирование части юридической практики искусственному интеллекту позволит удешевить услуги адвокатов и одновременно повысить прозрачность всей системы юстиции. Сказанного достаточно, чтобы понять простую вещь — провал в развитии ИИ и робототехники в эпоху глобализации будет означать, что следующей волны модернизации для нас уже не будет никогда.
» style=»display: none»>
Американское агентство оборонных инноваций DARPA в своем стратегическом планировании использует принцип end of the game approach, суть которого в том, чтобы, во-первых, не допустить появления неожиданных сюрпризов (они по-старинке называют их sputnik momemts), а во-вторых, сделать те технологии, которые разрабатывают возможные противники, полностью бесполезными.
Сейчас мы, институты развития, стараемся успеть за всем, что важно и популярно. Мне кажется, что наступление по всем фронтам инноваций более невозможно — у нас банально не хватит людей, чтобы поддерживать нужное качество человеческого капитала по всем направлениям технологий. Но проигрыш на одном направлении может обойтись очень дорого. Таким направлением, или, если угодно, «полем Куликовым XXI века», станут искусственный интеллект и робототехника. У нас есть неплохой задел в этих областях мирового уровня. Во-первых, уже есть значимые успехи — наши компании вышли на мировой рынок с технологиями биометрии (о российских стартапах, например, в сфере распознавания лиц — в материале Forbes) и робототехники (сооснователь стартапа по созданию экзоскелета для инвалидов ExoAtlet Екатерина Березий вошла в список молодых лидеров ВЭФ — в материале Forbes). Во-вторых, громадный кадровый потенциал — мы занимаем одно из первых мест по числу дипломированных инженеров. В-третьих, именно сейчас открываются новые рынки сервисной, постиндустриальной экономики, в которых новые виды робототехники, такие как беспилотные транспортные средства, экзоскелеты и виртуальные помощники, будут иметь громадное значение в связи со старением населения и постоянным ростом стоимости медицины и образования.
Все остальные направления (космос, ядертех и другие) могут развиваться и поддерживаться рыночными механизмами. Однако «невидимая, мощная рука государства» должна поддержать именно искусственный интеллект и робототехнику, которые станут через 10 лет настолько общими технологиями, что мы их перестанем замечать, как перестали замечать наличие везде электричества. Иначе, применяя тот же метод end of the game, через 10-15 лет мы можем получить отличные результаты в традиционном машиностроении, которые уже не будут вообще никем востребованы из-за полной смены парадигмы всей транспортной отрасли. Если наша страна не будет думать о своих роботах, то чужие роботы будут думать о нашей стране.
Увы, рассуждения В. Иноземцева и других авторов не дают ответа на главный вопрос, актуальный не только для госчиновников, задействованных в наших институтах развития, но и для десятков тысяч технологических предпринимателей, ученых инженеров и программистов — как должна Россия конкурировать в условиях приближающейся новой технологической революции.
Опираясь не только на упомянутый выше опыт, но и на десятки часов общения с технологическими предпринимателями и учеными в США, Европе и Азии, я бы хотел предложить новый способ «поймать следующую волну технологической модернизации».У нас есть еще одна проблема, скорее историко-культурного свойства, которую упустил Владислав Иноземцев, но очень верно подметил американский писатель-фантаст Нил Стивенсон и которую можно назвать в его честь парадоксом Стивенсона: «Поручите советскому инженеру сделать туфли, и он принесет вам коробки для этих туфель, но поручите ему придумать что-нибудь, из чего можно убивать немцев, и он превратится в Томаса, мать его, Эдисона».
Именно поэтому мы никак не можем добиться значимых успехов в создании чего-то полезного для миллионов людей, но радуемся успехам отечественного робота, умеющего стрелять «по-македонски». Тем не менее у нас нет иного выбора, кроме как перейти к созданию действительно полезных технологий и роботов.
Да, мы запустили в космос первый спутник, первых животных и первого человека. Этим можно гордиться. Но произошло это не потому, что советский ВПК или «партия и правительство» идентифицировали такие возможности, а потому, что очень-очень умные люди идентифицировали новые технологические возможности и сумели доказать важность их открытия и последствия от их неоткрытия. Нам, как стране, нужны по-настоящему амбициозные ВЫЗОВЫ, которые наши инженеры и ученые смогли бы решать.
Последствия решения таких вызовов нашими инженерами будут глобальными, но вызовы должны исходить не из запроса конкретных корпораций (как сейчас происходит технологический конкурс — «принесите нам лучший проект для госкорпорации «АБВ», и мы, может, купим его на конкурсе по 44-ФЗ»), но исходя из потребностей рынков, которых, возможно, еще и нет.
Как можно совместить решение нашей национальной проблемы Стивенсона и переход к шестому технологическому укладу? Осмелюсь предложить подход.
Почти 70 лет назад Алан Тьюринг поставил вопрос — может ли компьютер мыслить? Он считал, что если в текстовом диалоге нельзя отличить, кто с нами беседует — человек или машина, — то это означает, что машина обладает интеллектом, сравнимым с человеком, так как компьютер может имитировать разумный диалог с человеком. С тех пор это называется «Тест Тьюринга». На самом деле этот же подход можно применить и ко всем областям человеческой деятельности, начав с самых важных. Известно, что на дорогах только нашей страны по ошибке водителей гибнет почти более 20 000 человек ежегодно (только по официальной статистике). Теперь представьте, что нам удалось создать автопилот, который отлично сдаст на права, пройдя все экзамены в ГИБДД, так, что мы не можем отличить автопилот от водителя-человека. В этом случае вполне можно сказать, что искусственный интеллект сдал Тест Тьюринга в применении к управлению автомобилем. Такой тест называется комплексным Тестом Тьюринга, или, как я его называю, Turing-Test-over-Everything (ТТОЕ).
Возможно, создав целый ряд таких комплексных тестов, мы сумеем сделать ряд национальных конкурсов, технологических испытаний, в которых мы сможем взрастить и идентифицировать национальных чемпионов для новой отрасли шестого технологического уклада (или четвертой промышленной революции, по версии ВЭФ). При этом условием такого теста может быть не только условие «робот делает не хуже человека». Мы можем создавать национальные испытания для технологий, которые улучшают или восполняют возможности человека. Примером может быть прошедший в прошлом году в Швейцарии Cybathlon (участие команды России в Cybathlon поддерживало Сколково. — Forbes), на котором команды, состоящие из инженеров и людей-киборгов, соревновались в том, как лучше помочь человеку с ограниченными возможностями решить обыденные задачи.
Эту тему можно развить: как с помощью нейротехнологий и распознавания образов вернуть зрение слепому человеку? Задача звучит абстрактно до тех пор, пока мы не преобразуем ее к испытанию, суть которого в том, чтобы пройти самостоятельно по дому и найти в нем два-три предмета, скажем, чашку, ложку и блюдце, самостоятельно их перенести в другое место и поставить их на стол.
Текущие конкурсы, которые проводит государство, имеют одну особенность. Сначала собирается куча бумаг (конкурсная документация), потом эксперты и чиновники выбирают лучшее (на их взгляд) предложение и выделяют деньги. Разработчики создают решение и потом сдают в архив отчет о проделанной работе. Что дальше происходит со сделанной работой уже никого не интересует, если отчет оформлен правильно.
Предлагаемые мной конкурсы имеют одно важное отличие. Деньги победитель получает не до создания решения, а после. Этот тип конкурса называется стимулирующим и имеет свою долгую историю. В настоящее время такие конкурсы становятся популярным средством развития инновационной активности — подавляющее большинство конкурсов в США проходит именно по такой схеме. Основная цель стимулирующего конкурса — создание сообщества «решателей» сложных глобальных задач важнее, чем создание конкретного прототипа для очередной госкорпорации.
Безусловно, и у меня нет ответов на все вопросы. Два самых важных вопроса я попытаюсь сформулировать для дальнейшей дискуссии. Во-первых, как сделать так, чтобы польза от новых технологий «просочилась» до всех членов общества. Уже сейчас ясно, что сын дальнобойщика никогда не будет дальнобойщиком. Как обезопасить общество от технологического замещения устаревающих видов деятельности? Во-вторых, что же тогда будет с человеком, если ТТОЕ будет сдан полностью? Предположу, что это как раз и есть подлинное назначение человека — пройти сложнейший, экзистенциальный тест, потому что истинный человек — это то, что не исчезает, даже когда Тест Тьюринга полностью сдан.
