Фото Jaap Arriens/Zuma/TASS
Российские вузы еще не стали частью экосистемы инноваций. Что нужно, чтобы это произошло?
В опубликованном 3 мая изданием Reuters рейтинге самых инновационных университетов Европы предсказуемо ни оказалось ни одного российского учебного заведения. Среди проблем отечественных вузов — то, что зачастую при высоком уровне разработок, их проекты и команды оказываются неготовыми к взаимодействию с венчурными фондами.
В своей венчурной практике мы нередко сталкиваемся с проектами, которые так или иначе связаны с вузами, – и заметили, что большинство из них объединяет одна характерная особенность: несмотря на понимание перспектив коммерциализации своих уникальных разработок, университетские коллективы оказываются в принципе не готовы к системному взаимодействию с внешними инвесторами. Мы видим, что понимание инноваций как внедряемых в реальный сектор новшеств еще не стало органичным для университетской среды, что затрудняет практический трансфер технологий и, как следствие, развитие самих университетов. Попытаемся разобраться, почему так происходит.
» style=»display: none»>
Начнем с базовой причины, по которой в России медленно развивается университетская инновационная экосистема – «университетский сепаратизм». Сегодня в мире достаточно примеров успешного взаимодействия крупных вузов с региональными властями и индустриальными партнерами в рамках территориальных инновационных кластеров, обеспечивающих успех той или иной страны на международном технологическом рынке. Скажем, BrainPort в Северном Брабанте, считающемся одним из самых инновационных регионов Европейского Союза. Толчком к развитию BrainPort стал кризис: в 1990-е крупнейших местных игроков сильно «лихорадило» – Philips пережил реструктуризацию, DAF обанкротился, а регион в итоге потерял почти 40 тысяч рабочих мест. Ответом на этот вызов стала правительственная инициатива о технологической кооперация между региональными властями, представителями бизнеса и академической сферой, в первую очередь Техническим университетом Эйндховена и Университетом прикладных наук AVANS из г. Бреда. Результатом этой кооперации стало создание одного из лидирующих мировых технологических хабов: сегодня именно на этот регион приходится треть всех инвестиций в R&D в Нидерландах, а сам регион тратит почти 3% ВВП на R&D (выше среднего показателя по стране и ЕС в целом). Долгое время на регион приходилось 10% европейских патентов в области полупроводников, но и по сей день больше половины патентов из Нидерландов приходятся на Северный Брабант. Другой классический пример – кластер Sophia Antipolis, возникший неподалеку от Антиба на французском Лазурном берегу по инициативе сенатора Пьера Лафита (отличный пример того, как технополис складывается в результате того, что называется «top-down approach», то есть по инициативе государства). Sophia Antipolis появилась в конце 1960-х благодаря объединению усилий руководства департамента Приморские Альпы, региональной торговой палаты и администраций нескольких близлежащих городов, но сердцем проекта стали местные университеты – на территории созданного научного парка работают 7 вузов, среди которых Университет Ниццы и Университет группы CERAM. К сожалению, в России при планировании поддержки инновационных территориальных кластеров (потенциальных лидеров инвестиционной привлекательности мирового уровня) – вузы как бы остались за бортом. Во всяком случае из числа двадцати с лишним региональных кластеров, поддержанных Министерством экономики РФ, активная роль местных университетов прослеживается не чаще чем в каждом четвертом-пятом – для примера можно привести «Новосибирский наукополис» (Новосибирский государственный технический университет, Сибирский государственный университет телекоммуникаций и информатики, Новосибирский государственный медицинский университет), «Самарсийй аэрокосмический кластер» (Самарский государственный технический университет, Самарский национальный исследовательский университет), «Пермский фармацевтический кластер» (Пермский национальный исследовательский политехнический университет, Пермская государственная фармацевтическая академия) и некоторые другие. Дело в том, что университеты, особенно большие, федеральные – «вещь в себе», у них самодостаточная инфраструктура и замкнутый цикл воспроизводства (показательный пример: бюджет Дальневосточного федерального университета и бюджет самого города Владивостока одинаковы – по 13 млрд. руб.). Зачастую университеты попросту не хотят и не видят необходимости входить в тесную кооперацию с муниципальными властями и местным технологическим бизнесом среднего масштаба.
При этом важно понимать, что сегодня не только условная «долина» питается от университетов, но и наоборот – успех выпускников «стенфордов» и «беркли» обусловлен большим количеством частных технологических компаний и фондов, работающих в непосредственной близости к кампусу. Например, Рен Анг, основатель культового стартапа Lytro, который занимается производством пленоптической фотокамеры, изучал вопрос камеры светового поля еще будучи студентом Стэнфорда. Выпустившись и основав свою компанию, он привлек инвестиции от K9 Ventures, чей офис находился неподалеку в Пало-Альто, а управляющий партнер также оказался выпускником Стэнфорда. У нас в стране по объективным причинам успешных технологических компаний, которые напрямую бы ассоциировали себя с конкретными вузами не так много, в качестве исключения можно привести связку МИКРАН (крупнейший российский производитель беспроводных систем связи) – университет ТУСУР (Томск), Центр речевых технологий (передовой разработчик голосовых и бимодальных биометрических систем) – университет ИТМО (Санкт-Петербург) и еще буквально несколько примеров. В большинстве случаев сотрудничество с бизнесом для региональных университетов сводится к тому, чтобы попасть в сеть опорных вузов какой-нибудь крупной госкорпорации. Например, у Росатома и Ростеха действительно уже буквально десятки вузов-партнеров, но работа с ними идет далеко не ради запуска и поддержки технологических стартапов, а скорее по спонсорской и попечительской модели и в лучшем случае приводит к поддержке эндаумент-фондов. Кстати, хотя эндаументов в России довольно много, более 50, но даже наиболее крупные – у топовых вузов, например, Сколтеха, МГИМО, СПбГУ – микроскопические по сравнению с западными аналогами и редко превышают сумму в несколько сотен миллионов рублей.
Отсутствие ярких кейсов системного взаимодействия университетов с крепким региональным технологическим бизнесом кроется еще и в устаревшем подходе к работе с партнерами, заложенной в «ДНК» вузов еще в 90-е, когда местные университеты попросту боролись за выживание. Сегодня все многообразие форм работы вузов с бизнесом по факту сведено к двум стандартным инструментам: создание базовых кафедр и привлечение заказов на НИОКР по хоздоговору. Ни в том, ни в другом инструменте в самом по себе нет ничего плохого, однако, на сегодняшний день получается, что они становятся тормозом университетских инноваций. Так, с помощью базовых кафедр крупные компании получают кадры, которые все равно приходится переучитывать, зато общество вполне может потерять потенциальных предпринимателей-инноваторов. Базовая кафедра – это «как сделать, чтобы отдельные элементы системы и дальше нормально работали» (в интересах корпоративного сектора), а не про то, «как поменять систему, чтобы она заработала эффективнее». В свою очередь хоздоговор тоже имеет свои риски и ограничения: заказчик получает разработку, которая не «доводится» и не внедряется разработчиком, а исполнитель пусть и зарабатывает какие-то деньги, но не получает возможности полноценной коммерциализации своих компетенций и интеллектуальной собственности. Из практики работ по хоздоговорам вытекает плачевный результат – российские университеты никак не научатся зарабатывать на производимой интеллектуальной собственности. Чтобы понять масштаб этой проблемы достаточно сравнить два примера: Северо-Западный университет в США в год зарабатывает на лицензировании около 200 миллионов долларов, а один из российских лидеров (согласно мониторингу инновационной деятельности университетов РФ, осуществленному университетом ИТМО и Российской венчурной компанией в 2016 году) по монетизации результатов интеллектуальной деятельности – Национальный исследовательский Мордовский государственный университет – в 2015 году заработал 5,8 млн рублей. Тут не действуют никакие скидки на размер экономики.
Безусловно, часть интеллектуальной собственности и не должна коммерциализироваться – это фундаментальная наука и те патенты, которые получают для выполнения требований присвоения ученых степеней. Но на балансе некоторых российских университетов стоит до 2 тыс. актуальных объектов интеллектуальной собственности – в то, что ни на одном из них нельзя заработать, верится с трудом. Скорее всего, это и есть те самые разработки, которые должны превратиться в реальные продукты, пройдя через полевые испытания и внедрение. С другой стороны, если говорить просто о международной конкурентоспособности университетов как генераторов интеллектуальной собственности, тут тоже ситуация печальная. Достаточно просто по смотреть на статистику по заявкам PCT (международное патентное соглашение): согласно вышеупомянутому исследованию ИТМО / РВК, всего 12 из 40 опрошенных университетов имеют хотя бы одну PCT-заявку (пять из них одной и ограничились), для сравнения – на один только Северный Брабант в 2015 году пришлось 3381 PTC-заявок.
Если наиболее очевидным способом коммерциализации интеллектуальной собственности является продажа патентов или лицензирование, то создание вузами малых инновационных предприятий (МИП), ставшее возможным несколько лет назад с появлением ФЗ-217, — новый механизм, который, по идее, поможет вузам выйти на новый уровень поддержки инноваций и отчасти нейтрализует перечисленные проблемы. Поначалу финансирование МИПов было для венчурных инвесторов не очень привлекательным, во многом из-за того, что была установлена минимальная неразмываемая доля вуза в уставном капитале МИПа (33,3% в случае с ООО). Такое требование исключало возможность «экзита» для вуза, а для потенциального инвестора резко затрудняло привлечение следующих раундов. Однако ряд поправок, принятых в 2013 году, сняли это несправедливое ограничение, кроме того, МИПы получили налоговые льготы, был упрощен процесс предоставления вузом приспособленных помещений для МИПа. Произошедшие изменения дали толчок к развитию МИПов в российских вузах. На 2016 год в среднем по российским университетам один МИП приходился на 1000 студентов, а размер привлеченных инвестиций в один МИП составил 1,2 млн руб. Правда, пока доход МИПы приносят в лучшем случае трети вузов, но положительная динамика налицо.
Оздоровление ситуации с МИПами, реализация программы «5-100» (повышение конкурентоспособности российских университетов среди ведущих мировых научно-образовательных центров), в которой принимает участие 21 вуз, наконец, создание сети опорных университетов – создают отличные предпосылки для оживления прикладной инновационной активности в университетах. А поддержать институциональное перерождение университетской экосистемы инноваций должны центры трансфера технологий и специализированные университетские венчурные фонды. Первые станут «одним окном», занимающимся всем, что можно коммерциализировать из разработок университета, а вторые – выберут и стартуют из этих разработок те, которые имеют потенциал превратиться в продукты с будущим на глобальном рынке.